Алина Борисова - Край забытых богов[СИ]
Я так долго сидела неподвижно, что уснула. И снился мне Анхен. Он обнимал меня, гладил по волосам. А я целовала его лицо, и обещала, что больше никогда–никогда его не покину. И называла его Нэри. В том сне, я помню, я называла его Нэри. Снова и снова. А он улыбался.
А пробуждение было холодным. И мокрым. Зато дождь уже кончился. И солнышко светит. А я сижу в воде по щиколотку. Надо выбираться. С трудом, но получается. После дождя все скользкое, ноги затекли, руки онемели. Гипс этот еще. Ведь наверняка ж все давно срослось, можно снять и не мучатся.
Вот только как его снять? Колотить об дерево, пока руку обратно не повредишь? А может, и не срослось еще до конца. Это мы так прикидывали, что должно срастаться быстрее, чем у обычного человека. А насколько быстрее? И потом, с этой моей болезнью, когда из меня словно все силы выпотрошили, может, там и регенерация моя накрылась… Единственно — не болит. Хоть что–то у меня не болит. Чешется вот только, и чем дальше, тем сильнее. Ну, это просто от гипса, потому как — не залезть и не почесать.
Ладно, надеюсь, дикари не настолько дикие, гипс мне снять смогут. Осталось до них добраться. Куда вот только? Немного постояла, опираясь на поваленное дерево, пытаясь сообразить, где у нас река. Вроде недалеко должна быть, я совсем немного от нее отошла. Не вижу. А главное — не чувствую. Все прошлые дни меня к воде тянуло со страшной силой, а сейчас — не чувствую я воду. Может, потому что лес насквозь промок от дождя, и влага везде? Присела на поваленное дерево, пытаясь хоть как–то собраться с мыслями. Откуда я шла? И где было солнце? Так, стоп, а оно вообще было? Нет, были облака. А дерево? Когда я шла от реки, оно падало чуть наискось, не к реке, но… в голове опять все мутится, в глазах темнеет. Холодно.
Пережидаю приступ и решительно поднимаюсь. Надо идти, иначе я замерзну. Спичек нет, огонь развести нечем. Вспоминаются детские книжки, где рассказывалось, что в далекие времена люди еще не умели разводить огонь, и потому использовали тот, что загорался при ударе молнии в дерево. Увы. Молния была, в дерево ударяла, вот только огня… нигде даже и не тлеет, все залило сильнейшим ливнем.
Иду. Кажется, что к реке, вот только все никак до нее не дохожу. С деревьев падают холодные капли, лес промок насквозь, совсем как я. Холодно. Зубы выбивают дробь, перед глазами все расплывается, и ветки все чаще бьют по лицу, просто потому, что я не успеваю их вовремя заметить. И корни под ногами я не все замечаю тоже. Спотыкаюсь. И не раз, и не два. А реки все нет, а в лесу все темнее… И на этом, кажется, все.
Дальше сны, смутные, бессмысленные. Словно я все пытаюсь идти, а ветви деревьев оплетают меня, будто цепями, и вздыбившиеся из земли корни не позволяют сделать и шага. А я все рвусь, рвусь…
— Тихо, Лара, не надо. Куда ты? — шепчет голос, слишком знакомый, чтоб я могла не узнать. Слишком родной, чтоб могла не послушать.
— Нэри, — и ветви оборачиваются руками, такими нежными, теплыми. И прижимают меня к груди. — Нэри… — как уйти от него, если он — во мне, если он — часть меня, как те капельки его крови, что однажды во мне растворились? Я могу убежать, спрятаться, возненавидеть, но закрывая глаза буду вновь слышать его голос и чувствовать запах. — Нэри…
— Я здесь, Ларочка, здесь, я с тобой. Не бойся. Спи.
Сплю. Как иначе услышала б я его голос? Просто сплю. А он — где–то совсем далеко, он улетел. Это ничего, ведь я сама так хотела. Я просто привыкла слишком. Я отвыкну, это не страшно…
— Прости меня, Лар, — вновь шепчет мне тьма его голосом, но я не понимаю.
— За что?
— За все. Я, правда, хотел тебе помочь. Только помочь. Я никогда не желал тебе зла. Просто… ну, видно нет у меня того «добра», что нужно тебе.
— Неправда, — говорить почему–то ужасно тяжело, но нужно сказать. Хотя бы во сне. — В тебе есть. Есть свет. И тепло. И добро. И это ты меня прости, мне просто… мне очень нужно идти, понимаешь?
— Куда, моя радость?
— К дикарям. К людям. Мне очень надо к людям, ведь я человек…
— Здесь нет людей, моя маленькая.
— Есть, я знаю, я нашла… они где–то совсем близко, рядом… рядом…
Мое видение тает, я уплываю куда–то в глубокий сон без сновидений. Но еще успеваю вспомнить это ощущение, когда его губы касаются моих губ, очень нежно, едва–едва. И эхо его дыхания. И покой. Бесконечный, безбрежный. Так сладко…
Проснувшись, долго и недоуменно разглядывала потолок вампирской машины. Приснилось? Но что? Реальность с трудом отделялась от сна, голова гудела. Все было как в тумане — прошлое, настоящее. Мы, вроде летели к храму, Дэла… Дэла сказала, что только там я смогу вернуть утраченное здоровье, утраченную силу… Дэла… впервые увидев, была готова купить меня за любые деньги, а потом… так легко отпустила, едва ли не выгнала… Впрочем, в чем–то понятно. Ей, умирающей, было нечего мне предложить, она о себе была не в состоянии больше заботиться, да и жить ей осталось… При первой встрече она была уверена, что я проживу еще меньше, что для Анхена, вернее, для светлейшего авэнэ, я не более чем улика, подлежащая уничтожению сразу после использования. Что даже в тишине и покое ее дома, окруженная заботой и вниманием, я не проживу больше, чем пару лет. Люди среди вампиров не выживают, выгорают, сходят с ума. Но помочь мне прожить эти последние пару лет достойно, было последним, что она еще могла сделать для некогда очень дорогого ей человека.
Ну а потом… Анхен оказался чуть лучше, чем она о нем думала, моя психика, способная противостоять воздействию вампирской ауры — чуть крепче. И единственное, чем она могла мне помочь — указать дорогу к храму, несмотря на то, что сделал с предыдущим храмом Анхен.
Анхен… Черная прядь, упавшая мне на лицо, мне явно не снилась. Как и рука, обнимающая меня за плечи. А наша ссора? Мой уход в дикий лес, гроза, птичка, люди, до которых я почти дошла — было это или не было? Видимо, сон. В моем состоянии — куда б я ушла?
Протянула руку, осторожно убрала со своего лица его волосы, откинула их назад, высвобождая из плена и его лицо. А волосы нечесаные, спутанные. И мусора полно, листочки какие–то, обломки веточек. Поинтересоваться что ли, слышал ли он про расческу?
Чуть коснулась пальцами его лица, провела по щеке. Не проснулся. Только рука, что меня обнимала, сжалась немного сильнее. А губы, потянувшись, коснулись плеча.
А гипса на мне уже нет. Мы его снимали? Не помню. А рука, вроде, ничего, зажила. Не болит, действует. Вот только одежда… Одежда на мне была другая. Или это во сне? Да, там на мне была такая бежевая вампирская кофточка модели «здравствуй, ветер», с удобным нагрудным кармашком. С клапаном.
